Бывшую опытную врача после выхода из тюрьмы взяли только санитаркой. Никто и представить не мог, чем всё это обернётся.

Бывшую опытную врача после выхода из тюрьмы взяли только санитаркой. Никто и представить не мог, чем всё это обернётся.

 

Марина смотрела на Виктора Сергеевича, и сердце её сжалось от знакомой горечи. Иллюзий по поводу этого человека она никогда не питала — её мнение о нём оставалось прежним: холодное, трезвое, лишённое уважения. Когда-то, в другой жизни, она была его наставницей, когда он был ещё неуклюжим молодым врачом. Уже тогда в нём было видно посредственность, отсутствие стремлений и призвания. Его халатность раздражала Марину, и она не стеснялась говорить об этом вслух. Все её замечания были заслуженными.

 

А теперь? Вот он — располневший, расплывшийся, как старый мешок с картошкой. Живот нависал над столом, а лицо выражало самодовольство человека, который «добился» всего лишь благодаря связям и времени, а не таланту.

 

— Марина Андреевна, — сказал он, откидываясь на спинку кресла, словно король на троне, — давайте без лишних слов. Я бы вас никогда не взял на работу, но всё же возьму. Знаете почему? Чтобы потешить своё эго.

 

Его слова были как пощёчина, но Марина лишь печально усмехнулась.

 

— Вы правы. Вы всегда знали, что я человек трезвомыслящий.

 

— И, разумеется, врачом вас уже никто не возьмёт. Даже медсестрой — вряд ли. А вот санитаркой? Это я могу предложить уже сегодня.

 

— Я, в общем-то, и не ожидала ничего другого, — ответила она, чувствуя унижение, но стараясь держаться прямо.

 

— С вашей биографией вы должны ещё и спасибо сказать.

 

— Спасибо. Когда приступать?

 

— Обратитесь к старшей медсестре, она вам всё объяснит. Всего доброго, Марина Андреевна.

 

Она вышла, сохраняя достоинство, но внутри всё кричало. Никто не хотел брать её. Семь лет тюрьмы. Семь лет за убийство мужа.

 

…Марина глубоко вдохнула.

 

— Я изучила вашу медицинскую карту. Неофициально, конечно. Но я знаю, что с вами. И думаю, что могу помочь.

 

Мужчина посмотрел на неё, подняв бровь, с лёгкой усмешкой:

 

— Вы? Санитарка? Простите, не хочу быть грубым… но вы же не врач, верно?

 

— Сейчас — нет. Но раньше была. Я работала над этой патологией, ещё в университете и позже, в научных исследованиях… пока моя жизнь не пошла под откос. Я разработала одну комбинацию препаратов. Никогда не испытывалась. Слишком рискованная, слишком сложная. Но сегодня… вам уже нечего терять.

 

Повисла тишина. Лишь гудели аппараты. Мужчина продолжал смотреть на неё, но теперь уже по-другому. В его взгляде появилось нечто новое — слабая надежда, смешанная со страхом.

 

— А если не сработает? Если я умру ещё быстрее?

 

— Тогда вы умрёте, пытаясь. А не просто дожидаясь конца в золотой палате. Я ничего не обещаю… но я верю.

 

Он слабо, но искренне улыбнулся:

 

— Делайте.

 

**

 

Это было сделано тайно. Ночью. В заброшенном крыле больницы. Никто их не видел. Даже камеры, которые “временно” отключил один старый друг Марины.

 

Она медленно ввела препарат, который годами доводила до совершенства. Он стиснул зубы, затем потерял сознание.

 

Два дня он находился между жизнью и смертью. Марина почти не покидала его палаты. Она убиралась, меняла бельё, следила за каждым его вздохом, как мать следит за больным ребёнком.

 

На утро третьего дня он открыл глаза.

 

Ясные. Сознательные.

 

Он дышал без аппарата.

 

И улыбнулся.

 

— Кажется… я проголодался.

 

**

 

А дальше всё закрутилось, как снежный ком.

 

Пациента звали Артём К., он был логистическим магнатом, тихим благотворителем… и главным спонсором больницы. Он вышел своими ногами, провёл пресс-конференцию… и рассказал всё. О лечении, о забытой женщине, о разжалованной врачихе, которая его спасла.

 

Скандал пытались замять. Но слишком много ушей, слишком много камер, слишком много правды.

 

Больницу тряхнуло. Директора сняли. Виктора Сергеевича? Отстранили за «злоупотребление полномочиями и вопиющую некомпетентность». А Марина?

 

Ей вернули врачебную лицензию. И не только.

 

Три месяца спустя она возглавила клинический исследовательский отдел.

 

А в её кабинете, у окна, стояла старая чугунная

сковорода.

 

Не как напоминание о насилии.

 

А как символ силы.

 

И возрождения.

 

Leave a Reply

Your email address will not be published. Required fields are marked *